Чуть свет, с собакою вдвоем - Страница 25

Слишком взвинчена, кусок в горло не лезет. В таком состоянии поможет только алкоголь, но Трейси не хотела пить при девочке — та наверняка всю жизнь провела с алкашами, — поэтому сделала себе трезвую чашку чая «Тайфу» и стала глядеть, как Кортни ест, а между тем воображала частные уроки, чтобы девочка нагнала сверстников, регулярные визиты к отоларингологу, проверку зрения (ребенок слегка щурится), красивую стрижку, а затем хорошую школу, где заботятся о детях, — скажем, какую-нибудь хиппейную-идеалистичную, Линда Паллистер наверняка может посоветовать. А потом, кто знает, — может, девочка поступит в университет, политехнический, но с другим названием, и на выпускном будет стоять в шапочке и мантии, а Трейси станет пить дешевое белое вино с другими гордыми родителями.

Мозг Трейси отчасти еще дежурил в «Меррион-центре» и не вполне догонял ненормальные события. А вот теперь тормознутая часть мозга вдруг очнулась и осознала. Это что здесь происходит? — спросила она. Ты строишь долгосрочные планы жить вне закона! Да, сказала Трейси взбунтовавшемуся участку мозговой коры. Ровно этим я и занимаюсь. Она похитила ребенка. Совершила преступление. Переступила черту. Раньше она как-то не задумывалась, откуда взялось это слово.

И как она объяснит внезапное появление ребенка? Проще вместе исчезнуть, начать заново там, где их никто не знает («Я миссис Уотерхаус, а это моя дочка Кортни»), Поменять Кортни имя, выбрать типичное для среднего класса — Эмили, Люси. Может, пустить корни в деревне — в Долинах или на Озерах, — на полицейскую пенсию Трейси отлично можно прожить. Ребенок ходил бы в маленькую деревенскую началку, Трейси завела бы пару-тройку кур, огородничала, готовила питательную еду Она вообразила, как приходит на ежегодный деревенский праздник, рисует на лицах аквагримом, кексы печет («Ой, Трейси такая замечательная мать, правда?»). Она, конечно, за всю жизнь ни разу кекса не испекла, но все с чего-то начинали.

Бежать в горы. Или в Долины, или на Озера. Хорошо она придумала, на пятницу забронировала коттедж Национального треста, — даже знай она заранее, что жизнь полетит вверх тормашками, не выбрала бы момента удачнее. Передышка. Время поразмыслить. Лисы засели в норе, прячутся от гончих. На случай, если кто пожелает их разыскать до того, как они исчезнут окончательно. Например, Келли Кросс передумает насчет сделки. Caveat emptor. А потом что — остаться, сбежать? Делать дело или делать ноги. Начать новую жизнь («Имоджен Браун и ее дочка Люси») или продолжать старую (Бутч Трейси и похищенный малыш), рискнуть разоблачением и последствиями?

Свое имя тоже придется поменять, «Трейси» ей никогда не нравилось. Имоджен или Изобел поженственнее, поромантичнее. Пожалуй, на Имоджен она не похожа. Имоджен — средний класс, ближние графства, длинные светлые волосы, мать с налетом богемы. И фамилию поменять — что-нибудь попроще, понезаметнее. «Имоджен Браун и ее дочка Люси», она с ребенком за ручку шагает в чистое, незамутненное, ослепительно-белое будущее. Воздаст за всех потерянных детей. Один упавший птенчик запрыгнул обратно в гнездышко.

Не старовата ли она быть матерью? Экстракорпоральное оплодотворение, внезапное раннее вдовство — вопросы отпадут сами собой. Новые имена, новые личности — как в программе защиты свидетелей. Одно странно: Кортни ни разу не помянула мать. Никаких «А где мамочка?» или «Хочу к маме». И не скажешь, будто ей кого-то не хватает. Может, она беспризорная — или драгоценна и ее украли?

— Кортни, — нерешительно сказала Трейси, — как думаешь, где сейчас мама?

Кортни карикатурно пожала плечами, сжевала еще клинышек пиццы и лишь затем высказалась:

— У меня нет мамы.

(Правда? Отличная новость. Во всяком случае, для Трейси.)

— Ну, теперь есть, — сказала она.

Девочка вскинула голову, уставилась на нее, потом опасливо обвела взглядом кухню:

— Где?

Трейси прижала руку к сердцу и весьма героически провозгласила:

— Вот. Я буду твоей мамой.

— Да? — с сомнением ее оглядев, переспросила Кортни.

Неудивительно, подумала Трейси. Есть вещи, через которые не переступить. (Опять это слово.)

— Последний кусочек? — (Кортни большим пальцем показала вниз — маленький император в Колизее. Зевнула.) — Тогда в постель, — сказала Трейси, изо всех сил делая вид, будто знает, что делает.

Она помыла похищенного ребенка. Грязи море, но ни синяков, ни явных увечий. Худенькие ножки и ручки, тонкие плечи, лопатки — точно ростки крыльев. Заметное родимое пятно, крошечной опечаткой в генетическом коде вытатуированное на предплечье. Родинка в форме Индии — или это Африка? Трейси с детства не ладила с географией. Особые приметы? Кожа навеки отмечена печатью владельца. Клеймо. Может, есть способы его удалить. Лазером, например.

Кортни смирно сидела, а Трейси намылила ее, ополоснула, распустила тощие косички, аккуратно вымыла волосы, завернула девочку в полотенце и вынула из ванны. Надо же, какая маленькая. Маленькая и ранимая. И тяжелая. Как будто тебе поручили заботиться о вазе эпохи Мин — и пугает, и будоражит. Слава богу, не младенец — такую нервотрепку Трейси вряд ли бы пережила.

Ее недавно купленный дом в последний раз ремонтировали где-то в начале восьмидесятых — едва ли вершина стиля — и ванную выкрасили в цвет грязного авокадо — цвет Шрека. Трейси в одиночестве посмотрела все три DVD про Шрека. Если у тебя есть ребенок, можно смотреть мультики, ходить на представления, ездить в Диснейленд и не чувствовать себя жалким горемыкой. Увидев это голое тельце в своей ванне цвета соплей, Трейси чуть не расплакалась. Сама удивилась, сколь глубоки залежи первобытных, нетронутых эмоций внутри отвердевшего панциря — поди объясни, откуда взялись.